но разве вы знаете, что чувствовали эти люди при слове "мама"? (вопрос риторический и задан не для спора).
Почему не знаем?
Они для нас записали. Вот что пишут про детей в книге 1915 года:
"Ребенок расположен к людям в той же мере, как к стулу, на котором сидит, как к тарелке, из которой ест, как к башмакам, которые носит; но когда стул, тарелка, башмаки ломаются или снашиваются и не могут больше оказывать ему маленькую услугу, он и не думает оплакивать или жаловаться на утрату, а тотчас же ищет замены.
Ожидания удовольствия достаточно, чтобы не осталось и следа от печальных мыслей.
Я знала мальчика трех с половиной лет, который очень был привязан к своей тетке. Его повезли провожать тетку на вокзал в коляске - и вот на вокзале у него не хватило терпенья дождаться, когда же он опять поедет в коляске; он все спрашивал: "Когда же поезд, наконец, уедет? Когда же мы уедем отсюда?"
Другой мальчик, который за год перед тем потерял мать, говорил: "Я очень рад, что у меня новая мама, теперь, может быть, мы пойдем с ней в кукольный театр. Знаешь, папа, как мы ходили с той, с другой мамой, которая у нас была"...
Дети думают, что матери могут так же меняться, как сломанные деревянные лошадки.
Маленькая девочка, услышав, что умерла одна дама, оставив после себя троих детей, кинулась в объятия своей матери: "Мамочка, не умирай, я тебя так люблю". И через минуту: "А если ты умрешь, может быть, папа возьмет нам красивую и нарядную учительницу, как у Е..., а может быть, папа возьмет нашу школьную учительницу, которая ко мне хорошо относится".
Дети всячески стараются избегнуть всего тяжелого, угрюмого. Они могут на один лишь момент проявить свое горе, быть может, под впечатлением торжественной картины смерти и разлуки, отчасти вследствие внутренних движений души, отчасти по подражанию взрослым. Но скоро душа их освобождается от печали, тяжести, подавленности, и даже среди обстоятельств, связанных с печальным событием, они ищут новых элементов для развлечений и облегчения.
Жорж Санд рассказывает, что когда ей было пять лет, ей так наскучили печаль и траур матери по отцу, что она наконец заявила:
- Что же, он никогда не перестанет быть мертвым?
А де Санктис в своих "Воспоминаниях детства" рассказывает, что, потеряв любимейшую сестру, он утешился тем, что окружающие восхищались стихами, которые он посвятил покойной.
Толстой в "Детстве и отрочестве" дает тончайший анализ переживаний у гроба матери: "Прежде и после погребения я не переставал плакать и был грустен, но мне совестно вспомнить эту грусть, потому что к ней всегда примешивалось какое-нибудь самолюбивое чувство: то желание показать, что я огорчен больше всех, то заботы о действии, которое произвожу на других, то бесцельное любопытство, которое заставляло делать наблюдения над чепцом Мими и лицами присутствующих... Я испытывал какое-то наслаждение, зная, что я несчастлив..."
Для детей важна лишь материальная сторона дела, потому что они нисколько не чувствуют разрыва той духовной связи, которая так горестна для нас, взрослых, при утрате дорогого лица.
***
Нам часто кажется, что ребенок любит, потому что он ревнует. Но именно
ревность вполне в рамках его чувств, его деспотически-требовательной природы. Ревность проникнута любовью, но она не служит показателем тонкости и интенсивности чувства; здесь налицо стремление брать, а не давать.
Любовь, которую мать или няня выказывает другому, хотя бы и братцу, кажется детям несправедливо похищенной у них.
Каждый из этих маленьких эгоистов думает, что только у него есть право на эту привязанность, и что он может использовать ее лишь для своей собственной выгоды.
Один трехлетний мальчик, увидев, что мать кормит грудью новорожденного братца, хотел сбросить малютку с балкона. В течение полутора лет его ревность еще обострилась; если сидевшая рядом с ним мать держала его за руку, а маленький братишка брал ее другую руку, то старший стремился отогнать младшего и требовал, чтобы мать дала обе руки ему одному. В этом сказывается психология детской ревности!
Ребенок, лаская мать, хочет отдаться ее покровительству; при этом никто кроме него не должен пользоваться этим. Он хочет один наслаждаться ласками и нежностью матери.
У взрослого ревность может быть знаком любви и недоверия к себе или же может проистекать из более или менее осознанной боязни быть менее достойным, гораздо ниже стоящим, слишком далеким для любимого человека. У детей же в действительности не имеется ни одного из этих сложных, утонченных душевных переживаний, а налицо одно лишь тираническое желание монополизировать для себя одного любовь полезного ему лица.
Ребенок становится ревнивым, когда он чувствует себя слабее, когда ему становится ясна непреложная необходимость всецело привлечь к себе одному нежность матери со всеми вытекающими отсюда последствиями."
