• Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав! ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!

Холизм и теория общей восприимчивости к болезням

Мелания

Руководитель школы TROPOS
Команда форума
International Journal of Epidemiology, Volume 31, Issue 4, August 2002, Pages 722–729, https://doi.org/10.1093/ije/31.4.722
Published:
01 August 2002

Холизм и теория общей восприимчивости к болезням

Стивен Дж. Куниц

В 1974 году Джон Кассель, в то время профессор эпидемиологии в Университете Северной Каролины, опубликовал краткую статью, в которой он предложил четыре принципа, которые, по его мнению, должны послужить основой для эпидемиологических исследований психосоциальных факторов заболеваний. Это был не первый раз, когда подобные идеи были предложены Касселем или другими исследователями, но в этой статье обобщены и кратко изложены принципы, которыми руководствовались работы многих социальных эпидемиологов за десятилетие или два, предшествовавшие его публикации, и несколькими десятилетиями после. По этой причине их исторические корни заслуживают внимания. Вот эти четыре принципа:

1. «В человеческих популяциях может возникнуть повышенная восприимчивость к болезням, при наличии признаков социальной дезорганизации».

Дезорганизация социальной системы проявляется в появлении типов поведения, содержание которых отклоняется от социальных норм, характеризующих систему в целом.

2. «Не все члены населения в равной степени подвержены воздействию этих процессов» (например, социальной дезорганизации). Доминирующие члены населения менее восприимчивы, чем подчиненные.

3. Как биологические, так и социальные процессы являются защитными. «Главными среди последних являются характер и сила групповой поддержки, оказываемой человеку».

4. «Такие различия в групповых отношениях, а не специфическая этиологическая роль, могут повысить восприимчивость к болезням в целом». Важность этих групповых факторов будет уменьшена в доиндустриальных обществах, живущих в небольших, плотно организованных сообществах, где воздействие сильнодействующих возбудителей болезней может составлять основную часть причинности заболеваний. В этих условиях различия в восприимчивости к социальным процессам могут иметь относительно небольшое значение. С ростом культурного контакта население становится все более защищенным от таких возбудителей болезней, но одновременно подвергается воздействию социальных процессов, обсуждавшихся выше. Изменения в восприимчивости в настоящее время приобретают большее значение в этиологической картине и сопутствующих изменениях таких факторов, как диета, физическая активность.

В этой статье я рассмотрю некоторые из источников этих идей, и особенно идею общей подверженности болезням. Я хотел бы утверждать, что идея общей восприимчивости имеет истоки в идеях об адаптации и целостности (холизме), которые проникали в мысли исследователей конца 19-го и начала 20-го века, и основывается на некоторых специфических разработках в медицине и эпидемиологии. Моя цель не состоит в том, чтобы оценить обоснованность теории общей восприимчивости в ее различных воплощениях. Я намерен описать некоторые из её исторических корней и контекст, в котором она возникла.

За эти годы были предложены различные определения холизма, но наиболее общепринятое его определение было установлено в 1890 году: «целое больше, чем сумма его частей», вне зависимости от того, является ли изучаемое «целое» отдельным человеком или биологической или социальной системой. На индивидуальном уровне холизм означает, что разум и тело едины. На социальном уровне это означает, что общество — это не просто группа людей, а нечто большее чем сумма личностей его составляющих. Идея холизма стала известной во второй половине 19-го века, но распространенной в Европе и Северной Америке, она стала между двумя мировыми войнами. Это подразумевало, среди прочего, изучение адаптации целых систем к изменениям, будь то экологическим или социальным. Этот интерес был в значительной степени обоснован разрушительными процессами в конце 19го и начале 20 века, вызванными индустриализацией, внутренней и международной миграцией миллионов людей в быстро растущие города из сельских общин, и Первой мировой войной. Все это было факторами, которые привели к распространению ощущению как индивидуальной, так и социальной раздробленности.

В ответ на это многие художники и писатели искали чувство целостности среди традиционных индейских культур американского юго-запада. Социальные реформаторы стремились воссоздать чувство общности в быстро растущих трущобах индустриализирующихся городов. Социологи и антропологи нашли источники социальных патологий в распаде традиционных сообществ. Промышленные психологи стремились создать сообщество на рабочем месте.

Конечно, стремление к общности имеет долгую историю, которая предшествовала 1920-м годам, как и идеи о разрушении общности, присутствовавшие в западной мысли. Они возникли в ответ на демократическую революцию во Франции и промышленную революцию в Англии, а также на индивидуализм, который характеризовал США в период быстрого роста и расширения в 19 веке. Все эти изменения, как предполагается, разрушили традиционные узы сообщества. Хорошо известные парные концепции gemeinschaft (общность) и gesellschaft (общество), традиционной и юридической рациональной власти, сельско-городского континуума, а также статуса и договора были попытками обозначить это преобразование - от традиционного к современному. Современность подразумевала секуляризацию, индивидуализацию и для многих - отчуждение и падение нравов. Не взирая на то, считали ли они, что эти изменения были хорошими или плохими, практически все наблюдатели знали, что происходит грандиозная трансформация.

Это были концепции, возникшие у первых поколений американских социологов, столкнувшихся с изменениями, которые они наблюдали в расширяющихся промышленных городах Северо-Востока и Среднего Запада в первые десятилетия 20-го века. Большинство из них были белыми протестантами из небольших городов и ферм. Они объединили либеральную веру в индивидуализм и прогресс с верой в важность «групповой сплоченности, статуса и единодушия». Их беспокоило множество социальных проблем растущих городов (разводы, банды, бродяги), в которые они переехали. Они ценили социальное равновесие и считали, что быстрые изменения вызывают социальную дезорганизацию, дезориентацию и дезадаптацию, личную и социальную патологию, но по большей части они не уделяют большого внимания политическому и экономическому контексту этих преобразований. Социальная дезорганизация была измерена как отклонение от норм, которые косвенно были нормами маленького городка Америки.

Искусство и общественные науки были не единственными областями интеллектуальной жизни, затронутыми поиском целостности и общности после Первой мировой войны. В эпидемиологии и медицине возникли аналогичные проблемы как реакция на обширные социальные изменения, так и на изменения в самих этих областях. Именно к некоторым из этих событий я сейчас и обращаю внимание, в основном в США.


Холизм в эпидемиологии и медицине

Драматическое открытие инфекционных возбудителей болезней, начиная с 1880-х годов, успешное профилактическое лечение бешенства и дифтерии и лучшее понимание дефицитных заболеваний привели многих ученых, врачей и эпидемиологов в конце 19-го и начале 20-го века к восторженной вере в необходимую причину заболевания и в специфику заболевания. Необходимая причина - та, без которой болезнь не могла бы возникнуть. Без туберкулезной палочки не может быть туберкулеза. Специфика означала, что болезни отличались друг от друга, имели уникальные причины и не сливались друг с другом.

Эпистемология— философско-методологическая дисциплина, исследующая знание как таковое, его строение, структуру, функционирование и развитие.

Это была настоящая эпистемологическая революция, поскольку, как заметил Чарльз Розенберг, «Модель тела, здоровья и болезней до того времени была всеобъемлющей, способной включить каждый аспект жизни человека в объяснение его физического состояния. Подобно тому, как человеческое тело постоянно взаимодействовало с окружающей средой, его разум взаимодействовал с телом, а мораль со здоровьем. Причинно-следственные связи в медицине были отражены подобными связями в обществе в целом». Кроме того, было широко распространено мнение о том, что болезни могут изменяться от одной к другой и что болезни имеют индивидуальные отличия друг от друга. «Идея о конкретных болезнетворных сущностей сыграла относительно небольшую роль в такой системе».

Эти идеи были теперь отвергнуты, поскольку энтузиазм по поводу новых способов понимания болезней стал доминирующим. Однако неизбежно возникло противодействующая реакция на подобные утверждения. Джон Гордон, профессор эпидемиологии в Гарварде, описывал свои наблюдения в период после Первой мировой войны:

Многие думают, что больше не нужно изучать болезнь в целом, а лишь её части. И эти части стали считать основным явлением. А инфекционные агенты стали основными объектами исследований.

По словам Гордона, эти идеи воплотились в жизнь сразу после Первой мировой войны в результате неспособности объяснить и контролировать пандемию гриппа 1918 года и вспышки полиомиелита, менингококкового менингита и энцефалита. Более того, он писал, что «изменившийся социальный порядок» привел его к убежденному осознанию того, что «культурные, экономические и социальные факторы являются самыми важными факторами здоровья и болезней в группах людей». Он продолжил:

Эта теория возникла не в 1920 году и не в последующие годы. Вопросы просто пришли в голову именно тогда. Возврат к целостному толкованию болезней общества, его рассмотрение как единого и тотального процесса происходило в течение ряда лет. Это мнение укрепилось, чтобы дать общее представление о том, что нет единой причины массового заболевания, что причинно-следственная связь включает в себя больше, чем агент, непосредственно приводящий к болезни и что причина также заключается в характерных особенностях атакованного населения и в особенностях окружающей среды, в которых оказываются люди и болезнетворный агент. Результатом является современная концепция эпидемиологии как медицинской экологии и болезни как экологического процесса.

Пеллагра — заболевание, один из авитаминозов, который является следствием длительного неполноценного питания (недостаток витамина PP и белков, в особенности содержащих незаменимую аминокислоту триптофан).

Исследования пеллагры, проведенные Джозефом Голдбергером и его коллегами в 1920-х годах, являются классическим примером такого экологического взгляда. Они утверждали, что пеллагра была вызвана не просто нехваткой питательных веществ, но и изменением структуры сельского хозяйства, миграцией фермеров в поселения хлопкоперерабатывающих предприятий и экологической обстановкой в этих деревнях. В регионах, где преобладает выращивание только хлопчатника, жили люди с высоким риском развития этой болезни. Люди в столь же бедных поселениях в местности, где огородничество также оставалось распространенным, не подвергались такому же высокому риску, потому что они могли покупать мясо и яйца у огородников, которые приезжали в региональные центры, чтобы продать свои товары.

В физиологических исследованиях, а также в клинической медицине присутствовала важная мысль, которая была сосредоточена на всем организме и человеке в целом. Л. Дж. Хендерсон, профессор биологической химии в Гарварде, в 1927 году писал: «Сегодня, оглядываясь назад, мы видим, как бактериология выдвинулась на первое место, которое Клод Бернар отводил своей науке, и стала самостоятельной наукой ... В наше время бактериология превратилась в полностью развитую науку, усовершенствовала методы и захватила всю область, в то время как вся основная работа была сделана медицинской наукой, покорно отдавшей ей лидирующее положение». По словам Хендерсона, бактериология была чисто технической, а физиология требовала глубоких знаний биологии и медицины. Пастер, писал он, «всегда сохранял мировоззрение химика», тогда как Бернард был философом, а не биологом, понимая «теорию организма» и «более глубокие проблемы медицины».

Клод Бернар — французский медик, исследователь процессов внутренней секреции, основоположник эндокринологии. Прежде всего Бернар известен благодаря разработанной им концепции гомеостаза.

Хендерсон и сам был крупнейшим физиологом, который разделял со своим коллегой Уолтером Б. Кэнноном (расширившим определение «гомеостаза») убеждение, что весь организм представляет собой открытую систему, которая может сохраняться только в том случае, если она способна адаптироваться к изменяющимся условиям путем поддержания стабильной внутренней среды. По словам Джона Параскандолы, Хендерсон, чья ранняя работа была посвящена кислотно-щелочному буферному механизму крови, «считал, что концепция структурной организации научила биолога распознавать целостность организма и взаимозависимость его частей и процессов». Это являлось важным моментом. Оба исследователя придерживались целостного подхода и понимали, что живые организмы — это открытые системы, которые разработали механизмы для поддержания стабильности своей внутренней среды в условиях изменения окружающей среды (что впоследствии стало называться стрессом). Эти механизмы были интерактивными и вовлечены во многие различные функции организма. Нарушение адаптации приводило к заболеванию.

Интерактивность — это принцип организации системы, при котором цель достигается информационным обменом элементов этой системы.

Буферные системы крови (от англ. buffer, buff — «смягчать удар») — физиологические системы и механизмы, обеспечивающие заданные параметры кислотно-основного равновесия в крови. Они являются «первой линией защиты», препятствующей резким перепадам pH внутренней среды живых организмов.

И Кэннон, и Хендерсон обсуждали актуальность их работы для медицинской практики и общества в целом. Действительно, знание физиологии давало каждому из них концептуальные инструменты для преодоления экономического и социального кризиса 1930-х годов, а также кризиса, который они наблюдали в медицине. Хендерсон оказал большее влияние в этом отношении. Он перешел от физиологии к изучению социальных систем и в течение ряда лет в 1930-х годах проводил ряд важных семинаров по социологии Вильфредо Парето, а в середине 30-х годов издал книгу по социологии Парето. Но что более важно для нашей темы, он также писал о взаимоотношениях между врачом и пациентом как о социальной системе в нескольких статьях, которые повлияли на социолога Талкотта Парсонса, а через него - на многих более поздних медицинских социологов. Он призвал врачей вернуться к представлению Гиппократа о пациенте как о человеке, живущем как в социальной, так и в физической среде ... и изучать «человека в целом».

Вильфредо Федерико Дамасо Парето — итальянский инженер, экономист и социолог. Один из основоположников теории элит. Он разработал теории, названные впоследствии его именем: статистическое Парето-распределение и Парето-оптимум, широко используемые в экономической теории и иных научных дисциплинах.

Кэннон также использовал идеи Гиппократа и целительную силу природы (vis medicatrix naturae). Он писал, что все, что он сделал в своем изложении «различных защитных и стабилизирующих устройств тела» — это представил современную интерпретацию естественного vis medicatrix. Именно эта точка зрения легла в основу его позиции в отношении роли врача. Несколькими годами ранее в своем выступлении в Медицинском обществе штата Массачусетс он призвал врачей проявить интерес к эмоциональной жизни своих пациентов, потому что эмоции оказывали глубокое физиологическое воздействие и потому что, если врачи не будут заниматься этими аспектами медицинской помощи, пациенты будет искать помощи культов, ментальных целителей и духовенства. Врач должен быть обеспокоен работой организма и его нарушениями, и поэтому у него должен быть естественный интерес к последствиям эмоционального стресса и способам его снятия.

Для лечения «человека в целом», Хендерсон и Кэннон подчеркнули важность отношений между врачом и пациентом, которые больше, чем просто шапочное знакомство, и возможно, под влиянием работы этих врачей Теодор Браун назвал их «целостной элитой». Это были такие люди, как Льюеллис Баркер, Фрэнсис Уэлд Пибоди, Дж. Кэнби Робинсон и многие другие, которые полагали, что чрезмерный акцент на механизмах заболевания отвлекает внимание от заботы о пациенте как о личности, и это было заглавием в одной из важнейших книге Робинсона. Их обеспокоенность заключалась в том, что общие клинические и межличностные навыки, которые были неотъемлемой частью искусства врача, обесценивались, вне зависимости от специализации и выполнении клинических и лабораторных исследований. В своем оригинальном обращении к студентам-медикам в 1927 году Пибоди сказал: «Наиболее распространенная критика, которую в настоящее время делают пожилые практикующие врачи, заключается в том, что молодые выпускники слишком много внимания уделяют механизмам заболевания, и очень мало медицинской практике - или проще говоря, они слишком «научные» и не знают, как ухаживать за пациентами ». Он подсчитал, что, исключая пациентов с острыми инфекциями, половина оставшихся пациентов, обследованных врачами, жаловалась на симптомы, для которых адекватная органическая причина не может быть обнаружена: «это большая группа пациентов, которые не болеют, но люди которых нужно лечить». Он пришел к выводу, что «одним из существенных качеств клинициста является человеколюбие, поскольку секрет лечения пациента заключается в заботе о пациенте».

Следует отметить тот факт, что Пибоди выделил острые инфекции в отдельную категорию, это отражало широко распространенное в межвоенные годы мнение о том, что количество инфекционных заболеваний уменьшается и что новые болезни, с которыми сталкиваются пациенты и их врачи, все чаще являются хроническими заболеваниями, и требуют от опытного врача общей практики межличностных и клинических навыков.

Коллективные усилия этой элитной группы повлияли на обучение ими студентов-медиков и домашнего персонала, их взгляды на то, как следует организовывать медицинскую помощь в эпоху специализации, и на исследования, предпринятые ими. Баркер, например, был членом Комитета по Расходам на Медицинское Обслуживание и частью группы, написавшей доклад, имевший большое влияние, в котором, среди прочего, рекомендовалось, чтобы организацией ухода за пациентами занимались всесторонне развитые врачи, а к специалистам обращались только по мере необходимости. «В нынешних условиях старые отношения с семейным врачом часто нарушаются», - писали они. «Семейного врача следует вернуть на его место ответственности и доверия, а его возможности расширить, для координирования согласований у отдельных специалистов и другими учреждениями, которые позволят ему эффективно выполнять свою работу».

Баркер также был одним из многих исследователей, которые изучали конституциональные основы болезни. В 1922 году он писал: «В течение последних пятидесяти лет под влиянием бактериальной и протозойной этиологии медики были настолько поглощены исследованиями воздействий, которые возникают в окружающей среде, что слишком часто забывали продолжать исследования воздействий эндогенного происхождения ... Однако в последнее время наблюдается долгожданное возрождение исследований конституции». Для конституционалистов 1920-х и 1930-х годов, таких как Баркер, пациенты были «единым целым, психологически и физически», среда и наследственность рассматривались как одинаково важные и «Болезнь была адаптивной борьбой индивида с его или ее социальным и / или физическим окружением» . То есть для конституционалистов, как и для холистов основным было то, что здоровые люди были теми, кто успешно адаптировался к своей среде и их способность адаптироваться была результатом особенностей их собственной конституции и их социального и физического окружения.

Эндогенный процесс (от др.-греч. ἔνδον — внутри и др.-греч. γένεσις — происхождение) — патологический процесс в организме, обусловленный внутренними (эндогенными) факторами, а не вызванный внешними воздействиями.

Однако основным является то, что холизм ведет в двух направлениях: к специфичности заболевания и к общей восприимчивости. Конституционалисты, как правило, соглашались с понятием специфичности, поскольку считали, что люди с разными конституциями подвержены различным группам заболеваний. Например, Франц Александр, известный психоаналитик и психосоматик, полагал, что на некоторые заболевания влияет симпатическая нервная система, а на другие - парасимпатическая система.

С другой стороны, исследование эндокринолога Ганса Селье с 1930-х по 1970-е годы было особенно важным источником идей об общей восприимчивости. Как и Александр, он также признал большой долг Уолтеру Кэннону, посвятив свою важнейшую публикацию «Памяти того великого исследователя гомеостаза, чья жизнь и работа были величайшим вдохновением для автора», хотя он никогда не мог убедить Кэннона в правильности своей теории. Именно он ввел термин «синдром общей адаптации» для описания неспецифических реакций организма на широкий спектр стрессоров. Ответ, опосредованный гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковой осью, может включать как воспалительные, так и противовоспалительные свойства. Хотя специфические стрессоры, например микроорганизмы или химические токсины, могут вызывать специфические реакции, существуют общие реакции, которые, как утверждал Селье, характеризуют все стрессоры. Кроме того, есть болезни адаптации; то есть болезни, вызванные «нарушениями наших адаптационных механизмов». Например, инфекционные организмы окружают и влияют на нас все время, но они не всегда вызывают болезни, до тех пор, пока мы не испытаем стресс.

Гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковая ось (ГГНО) играет первостепенную роль в организации реакции организма на стрессовое воздействие. В результате активации ГГНО вырабатываются кортикостероидные гормоны, которые влияют на широкий круг внутренних систем организма, регулирующих иммунитет, метаболизм, ионный обмен и поведение. Сбалансированная регуляция систем реакции организма на стрессовые воздействия крайне важна для сохранения внутреннего гомеостаза.

Если микробы находится в нас и вокруг нас все время и, тем не менее, не вызывают заболеваний, пока мы не подвергнемся стрессу, то какова «причина» нашей болезни, микробы или стресс? Я думаю, что и то, и другое. В большинстве случаев «болезнь связана не с источником как таковым, ни с нашими адаптивными реакциями, но с неадекватностью наших реакций против источника».

Далее он предположил, что ряд других состояний, таких как ревматоидный артрит и психические заболевания, также могут быть результатом ненормальной реакции адаптационных механизмов на различные стрессоры. Подобная позиция была тщательно изучена десятилетием спустя в широко цитируемой книге Рене Дубоса, который поставил эволюцию инфекционных заболеваний в тот же исторический контекст, что и писатели в межвоенные годы. Он писал:

Науки, связанные с микробными заболеваниями, развивались почти исключительно из изучения острых или полостных инфекционных процессов, вызванных вирулентными микроорганизмами, приобретенными в результате воздействия экзогенного источника инфекции. Напротив, микробные заболевания, наиболее распространенные среди человечества сегодня, возникают в результате деятельности микроорганизмов, которые повсеместно распространены в окружающей среде, сохраняются в организме, не причиняя какого-либо очевидного вреда в обычных обстоятельствах, и оказывают патологические эффекты только тогда, когда зараженный человек находится в условиях физиологического стресса.

И это не просто предположения, исследования 1950-х годов показали, что стрессовые события в жизни семьи связаны с повышенным риском стрептококковых инфекций.

Цитата Дубоса иллюстрирует две взаимосвязанные позиции. Во-первых, в сложившейся эпидемиологической обстановке произошли серьезные изменения. Во-вторых, постоянно меняющееся эпидемиологическое положение лучше всего понимается с точки зрения эволюции, а болезнь лучше всего понимается как неспособность адаптироваться к эволюционным изменениям. Это было широко распространенное мнение, особенно в психосоматической медицине. Например, Джон Романо и Джордж Энгель определили здоровье и болезнь как «фазы жизни, зависящие в любое время от баланса, поддерживаемого системами, определенными генетически и опытным путем, с целью удовлетворения потребностей, адаптации к стрессам и их преодолению по мере их возникновения, из-за внутренних причин или извне. Где здоровье представляет собой успешную адаптацию, а болезнь - неудачу». В эволюционном контексте это означало, что «биологические и психологические системы в значительной степени взаимозаменяемы, феномен, который филогенетически и онтогенетически четко определен. Ментальный аппарат использует для выражения себя и защиты соматические системы, которые использовались в филогенетическом или онтогенетическом прошлом человека. Поведение используемого органа или системы ограничено его структурой и функцией. Таким образом, желудок может реагировать одинаковым образом на яд, инородное тело или рак, что и на неприятную идею, он может проявлять тот же физиологический ответ на потребность в любви, что и потребность в еде. Вполне вероятно, что каждая система организма участвует в таких реакциях». Как и концепция Селье общего адаптационного синдрома, формулировка Энгеля является способом описания общей восприимчивости к болезням. В противоположность специфичности заболевания, поскольку это означает, что многие различные причины могут иметь одинаковый эффект. Кроме того, это эволюционное понимание человеческого развития и болезней является безоговорочно целостным, поскольку оно являет способ психологической и биологической интеграции, разума и тела.

Филогенетика, или филогенетическая систематика, — область биологической систематики, которая занимается выявлением и прояснением эволюционных взаимоотношений среди разных видов жизни на Земле, как современных, так и вымерших.

Онтогенетический — (от греч. 6п сущее и genesis – возникновение) относящийся к развитию отдельного существа.

Гарольд Г. Вольф, другой известный психосоматик, также утверждал, что заболевание является признаком дезадаптации к стрессу. Однако, в отличие от Энгеля, он также утверждал, что разные стрессы могут не только вызывать один и тот же ответ, но и один и тот же стресс может вызывать разные реакции даже у одного и того же человека при разных обстоятельствах. Например, в проводимых исследованиях среди населения, он и его коллеги наблюдали что плохое состояние здоровья распространялось неравномерно, и лишь небольшая группа людей имела одновременно несколько тяжелых заболеваний разного вида. «Действительно, редко можно найти человека с несколькими различными заболеваниями, одной степени тяжести».

Многие из этих идей нашли свое отражение в эпидемиологии благодаря работе Джона Касселя, которую я цитировал во введении. В одной из ранних работ он и его коллеги изложили программу исследований, в которой использовались концепции, уже широко распространенные в социальных науках и психиатрии. Они критиковали эпидемиологию за то, что она была слишком описательной и недостаточно аналитической. «Слишком многие современные эпидемиологические исследования довольствуются описанием данных о заболеваемости и распространенность по отдельным демографическим переменным и делают мало выводов, если таковые вообще имеются». Это поставило перед ними более фундаментальную проблему. Какова природа выводов, которые могут быть получены посредством эпидемиологического исследования? В частности, может ли эпидемиологический анализ внести вклад в выявление этиологических факторов или это прерогатива клинических и лабораторных исследований? «Ответ на этот вопрос, - писали они, - зависит от описания образца здоровья и природы явлений, включенных в понятие этиологии. Медицинское мышление, созданное на основе открытия бактерий, до недавнего времени предпочитало механистическую модель болезни и здоровья как замкнутой системы. Эта модель приписывает одну конкретную причину каждой болезни, которая, в случае наличия, в идеале всегда вызывает болезнь. И опять же, любое заболевание всегда будет связано с определенной причиной». Далее они отметили, что даже когда развивались идеи множественной причинности, модель болезни с закрытой системой означала, что множественные причины «рассматриваются как причины при любых обстоятельствах». Это могло бы подходить для инфекционных заболеваний, но не подходило для «болезней современного индустриального общества», для которых «более полезной моделью могла бы стать модель открытой системы, предложенная фон Берталанффи». Одна из исключительных особенностей такой модели заключается в том, что любой конкретный стимул может привести к различным реакциям в зависимости от обстоятельств. И наоборот, любая конкретная реакция может иметь в качестве возбудителя различные стимулы», как предполагалось в работах Энгеля, Вольфа и других. Также опираясь на работу Энгеля, Романо и Селье, они предполагали, что «адаптивная способность индивида противостоять вредным стимулам» формировала опыт болезни, и что «в итоге возникновение патологических состояний, отличных от тех проявлений болезни, которые должны были возникнуть, могут рассматриваться как соответствующие показатели плохого состояния здоровья в эпидемиологических исследованиях.»

На этом фоне Кассель и его коллеги обратили внимание на то, что соответствующей единицей анализа эпидемиологии является состояние здоровья группы: «Патология, на клеточном уровне или уровне ткани, органа, системы, организма, с причиной возникновения состояния (эпидемиологией) на уровне организма, семейном, социальном и культурном уровнях». Они использовали ряд концепций, распространенных в социальных науках, для выведения соответствующих гипотез и предложили изучить изменения здоровья и культуры среди южных горцев, переезжающих в промышленные города. Они использовали, среди прочих концепций социальной науки, понятие антрополога Роберта Редфилда о сельско-городском континууме, чтобы описать изменения, которые ожидали увидеть. Сельский культурный уклад встречается в небольших, относительно изолированных и относительно однородных сообществах. В этих обстоятельствах каждый взрослый мог знать любого другого взрослого на основе продолжительного личного общения. Это местное сообщество тяготеет быть автономным, самоподдерживающимся миром, относительно отделенным от окружающих. Традиции, как правило, стабильны, а темпы изменений медленные. Подобный культурный уклад может не подходить для жизни в промышленных городах, и приверженность ему может привести к потере адаптации. Города организованы по разным принципам. Горожанин не имеет определенного стереотипа поведения в конкретной группе, как правило, он является членом многих групп, а не одной всеобъемлющей группы. Таким образом, мы считаем, что процессы, связанные со здоровьем, не будут обнаружены при анализе культурной дезорганизации и секуляризации, кроме того, существует влияние культур, привнесенных в индустриальное общество мигрирующими группами. По сути, наш анализ социальных и культурных процессов, имеющих отношение к здоровью, вращается вокруг вопроса: насколько эффективно прошлый опыт этой группы позволит ей справиться с нынешней жизненной ситуацией?

Секуляризация (от лат. saecularis — светский) — в социологии процесс снижения роли религии в жизни общества; переход от общества, регулируемого преимущественно религиозной традицией, к светской модели общественного устройства на основе рациональных (внерелигиозных) норм.

Они выдвинули гипотезу, что люди, которые жили в городе в течение двух или более поколений, приспособились бы к городской жизни и были бы менее склонны к заболеваниям, чем новички, культура которых не подготовила их к их новой среде. Так же, что касается организации семьи, они выдвинули гипотезу, что большие семьи могут быть временным буфером против стресса, но в долгосрочной перспективе, не решали вопроса адаптации для переезжающих в города.

Это были интересные гипотезы, основанные на вдумчивой попытке объединить исследования из нескольких дисциплин. Они явно опирались на идеи общности и социальной дезорганизации, которые проникли в общественное мышление в течение предыдущего столетия и ранее, а также на более позднюю литературу по адаптации и стрессу. Подобные более или менее убедительные усилия привели к последующим попыткам объединить идеи общей подверженности болезням с социальными процессами, такими как психосоциальный стресс, социальная поддержка, социальное расслоение, социальный капитал и неравенство в доходах.

Неудивительно, что в последние годы идеи, касающиеся общей восприимчивости, потребовали серьезного пересмотра и претерпели изменения. Например, были выявлены различные пути от стрессового опыта к адаптивным и неадаптивным реакциям, и современное мышление предполагает, что ответы на стрессовые переживания не являются общими, как полагал Селье, но очень специфичны и сильно варьируются, объясняя, таким образом, «низкую корреляцию, полученную между стрессовым опытом и болезнью». Возьмем лишь несколько примеров: некоторые виды рака не соответствуют социально-экономическому градиенту, как этого можно было бы ожидать, если бы доминирующие члены группы неизменно имели более низкие уровни заболеваемости и смертности, чем подчиненные члены. Аналогичным образом смертность от сердечных заболеваний выше среди более высоких, чем у низких социальных слоев в южной Европе, по сравнению с моделью северной Европы, где ситуация обратная. Меры социальной поддержки, которые по прогнозам вели бы к снижению смертности, в нескольких исследованиях провалились это не удалось сделать в исследовании японских американцев на Гавайях и среди афроамериканцев, живущих в сельской местности. До настоящего времени психо-нейро-иммунологические исследования дали противоречивые результаты в отношении воздействия стресса на возникновение и прогрессирование СПИДа и рака, хотя связь стресса с незначительными острыми инфекциями является точной и убедительной.

Тем не менее, прослеживаются различные пути, через которые стресс воздействует на весь организм, вызывая комплексную реакцию в ответ на психологические и физические стресс факторы. Поэтому современные наблюдатели продолжают спорить, как это делали Гарольд Вольф и его коллеги более 40 лет назад, что многие неспецифические реакции на стресс, как правило присущи наиболее уязвимым группам населения. Таким образом, современные концепции реагирования на стресс по-прежнему связаны и едины с концепцией целостности (холизма), которая была важнейшей темой в медицинском и эпидемиологическом мышлении с 1920-х годов.







Заключение

Практически все, кто писал и отстаивал концепцию холизма, реагировали на три взаимосвязанных преобразования: одно эпистемологическое, другое эпидемиологическое и третье социологическое. Эпистемологическая трансформация была вызвана микробной теорией болезни. Как я уже отмечал вначале, теория микробов впервые представила идею причинной необходимости в медицине, а также идею специфичности заболевания. Эти идеи заменили старые идеи причинной достаточности. Необходимая причиной та, без которой явление не может возникнуть. Достаточная же причина, та за которой следует определенное явление. В американской медицине 19-го века причинная достаточность означала множество болезнетворных факторов. Разнообразные обстоятельства могут привести к туберкулезу, например: скученность, отсутствие любви, недостаточное питание и так далее. Как отмечалось в приведенных ранее комментариях Джона Гордона, многие исследователи с начала 20-го века отвергли идею причинной необходимости и специфичности заболевания, но идея о множественности болезнетворных факторов была вновь внедрена в современную медицину и эпидемиологию, под рубрикой «факторов риска», и это было важное событие, сопряженное со многими трудностями.

Второе важное преобразование имело преобладающий эпидемиологическую направленность: снижение уровня инфекционных заболеваний и рост хронических неинфекционных заболеваний. Многие были обеспокоены тем, что идея о причинной необходимости, которая сделала возможным проведение конкретных профилактических и терапевтических вмешательств при инфекционных заболеваниях, была не очевидной, когда речь шла о новых тяжелых неинфекционных заболеваниях, но наличие болезнетворных факторов даёт более адекватный ответ на подобные случаи. Можно было считать, что спад эпидемических инфекционных заболеваний также означал, что новые тяжелые заболевания, были вызваны факторами психосоциального характера и являлись проявлением нарушения адаптационных возможностей.

Третьим преобразование было социалогическим, то что я описывал в самом начале — это переход от «традиционных» сообществ к «современным» обществам. Именно понимание этого преобразования создало контекст, в котором происходил поиск целостности. Осознание того, что чувство общности было утрачено и что отдельные люди с большей вероятностью будут страдать от психологических и физических травм. Именно эта трансформация требовала от людей и сообществ адаптации к ситуациям, отличным от тех, в которых они были и когда-либо встречали, и это делало адаптацию и приспосабливаемость такими важными в социальной и медицинской мысли на протяжении большей части 20-го века.

Я полагаю, что именно восприятие этих преобразований сформировало принципы, выдвинутые Касселем, и сформировала парадигму, которая в течение последних нескольких десятилетий направляла значительную часть исследований. Их интеллектуальная согласованность, интеграция многих широко распространенных предположений о природе социальной организации и дезорганизации, природе сообщества и последствиях социальных изменений, альтернатива, которую он предоставляет редукционистским способам объяснения и что немаловажно, сила его аргументов, опирающаяся на многие исследования в разных областях, сделала его парадигму привлекательной для людей, ищущих целостное объяснение, казалось бы, разнообразных условий. Кроме того, они представляют важную продолжающуюся эпистемологическую традицию в медицине, которая противостоит доминирующей концепции последних 100 лет.

Редукциони́зм (от лат. reductio — возвращение, приведение обратно) — методологический принцип, согласно которому сложные явления могут быть полностью объяснены с помощью законов, свойственных явлениям более простым (например, социологические явления объясняются биологическими или экономическими законами).

Ключевые моменты

Идея общей восприимчивости к болезням была важной идеей в социальной эпидемиологии на протяжении более полувека.

Она опирается на три преобразования: социологическое, эпидемиологическое и эпистемологическое.

Социологическая трансформация была, пожалуй, самой фундаментальной. Переход от «традиционного» к «современному» обществу, и для многих это подразумевало социальное и индивидуальное отчуждение и разобщенность, ответом на которые в годы между мировыми войнами было поиск целостности в разнообразных формах.

Эпидемиологическая трансформация произошла от состояния, в котором преобладают инфекционные заболевания, до состояния, в котором преобладают неинфекционные заболевания, причиной которых объяснялась наличием множества болезнетворных факторов.

Эпистемологическая трансформация была ускорена микробиологической революцией конца 19-го века, которая ввела идею необходимой причины в медицину и эпидемиологию. Реакция на этот «редукционистский» способ мышления со стороны многих исследователей заключалась в том, чтобы подчеркнуть важность причинной достаточности или факторов риска.

Западная медицина охватывает два разных способа понимания болезней и больных людей: один основывается на инфекционных возбудителях болезни, другой основывается на опыте пациента. Идеи холизма и общей восприимчивости могут рассматриваться как продолжение последней концепции, в противоположность той, что было доминирующей на протяжении прошедшего столетия.

Именно в психологии, психосоциальной эпидемиологии и семейной медицине США эти идеи сохранились. Общим для них является стремление понять, как здоровье и болезнь людей определяется их социальным окружением. Отсюда интерес к открытым системам, к восприятию и переживанию стресса, к функционированию семьи и социальных связей, к пациенту в целом и к болезни как всевозможным страданиям. Отсюда также частые и возможно неуместные ритуальные избиения Декарта, из-за раскола разума и тела, который он своими теориями создал в западной мысли. Подобные идеи были слишком сложны и для Декарта, и для западной интеллектуальной и научной традиций, для того чтобы их сформулировать.

Одним из «открытий» Декарта, ставшим фундаментальным для последующей психологии, можно считать понятие о рефлексе и принцип рефлекторной деятельности. Схема рефлекса сводилась к следующему. Декарт представил модель организма как работающий механизм. При таком понимании живое тело не требует более вмешательства души; функции «машины тела», к которым относятся «восприятие, запечатление идей, удержание идей в памяти, внутренние стремления, совершаются в этой машине как движения часов». Наряду с учениями о механизмах тела разрабатывалась проблема аффектов (страстей) как телесных состояний, являющихся регуляторами психической жизни. Термин «страсть», или «аффект», в современной психологии указывает на определённые эмоциональные состояния.

Более уместно сказать, что западная медицинская традиция с трудом охватила, по крайней мере, два способа мышления о болезни, пациентах и окружении: один подчеркивает важность конкретных заболеваний и их естественных причин, которые одинаковы для любого пациента и группы населения и другого, который подчеркивает важность знания всех проблем пациента, и менее озабочен конкретными заболеваниями и их конкретными возбудителями. Таким образом, идеи о целостности и общей восприимчивости являются как реакцией на современные социальные и научные условия, так и частью долгой дискуссии о том, как лучше всего понять болезни и людей, которых они поражают.

(список источников в статье в интернете)
 
Трудная статья, я с трудом продиралась через научные термины.
Но смысл можно определить более простыми словами, что болезни (как человека, так и сообщества людей или общества в целом) являются адаптационной реакцией к изменяющимся условиям. И эта реакция может вызываться как внешними изменениями, так и внутренними(эндогенными) . При этом раз в человеке душа и тело неразрывно связаны, то изменения ценностей в отдельном человеке или в обществе приносят новые виды болезней и эпидемий- как адаптацию.
И еще заметила, не хватает в этой статье религиозного взгляда на вещи.
Я бы добавила, что еще существует понятие первородного греха. И зная это, понятно, что так как человек не идеален, болезнь как человека, так и общества является как бы исправлением, милостью Божией. Мы не можем быть идеальными на земле, поэтому живем по синусоиде то отклонясь в одну сторону, то в другую, проходя в какой-то момент идеальную середину, но потом уходим в другую крайность. Так же и общество на земле не может быть идеальным, и общая тенденция то отклоняется в одну сторону , то пройдя золотую середину, проваливается в другую крайность.
Это можно проследить в тенденциях мысли: то это холестический подход, то больше внимания уделяется деталям. И самое трудное удержаться в середине, соединяя и совмещая и ту и другую концепцию.
И так во всех сферах, мы можем только приближаться к золотой середине, пока мы живем.
Это подтверждается и колебаниями общественных моделей государств, которые все время меняются от либеральных к деспотическим, так как не может быть идеального общества на земле, но переход от одного к другому проходит ту идеальную середину в какой-то момент.
Уф, философское утро у меня !
 
Это можно проследить в тенденциях мысли: то это холестический подход, то больше внимания уделяется деталям. И самое трудное удержаться в середине, соединяя и совмещая и ту и другую концепцию.
Аня, я не очень понимаю, что имеется ввиду под "середина". Это ведь не две противоположных крайности, - то есть это вовсе не крайности, а просто разные понимания мироздания. Я выложила эту статью с целью ставить точки над "i" с вопросами об определении холизма. В практике гомеопатии - какой бы "середины" тебе не хочется - подход, однозначно, холистический. Даже операция на перелом можно осуществить холистично! И гомеопатию можно практиковать НЕ холистично - если учитывать не совокупность, а лишь часть человека. Холизм безусловно учитывает совокупность - всегда. Нет случайностей, а только закономерности!
 
Back
Сверху